Людас Румбутис: "В некоторых командах игроки получали 600-800 долларов, а Романов мог платить 10-15 тысяч"

Известный специалист Людас Румбутис рассказал о выходе из КПСС, пакетах из "стола заказов", белорусском языке и денежных периодах в белорусском футболе

– Людас Ионович, в ноябре вам исполнится 60 лет. С какими чувствами будете встречать эту дату?
– Интересная вещь: я не чувствую своих лет. Не могу без спорта – мне нужно пойти в тренажерку, поиграть в хоккей или в футбол. Если я без физических нагрузок проведу 3-4 дня, мне начинает казаться, что я уже умер. Ради интереса даже хочу заказать исследование: какой у меня генетический возраст.
Кстати, недавно сидели, разговаривали с Юрой Курбыко. И у меня мысль: "Юра, а помнишь, как я "прописывался" в "Динамо"?" "Прописывался" – это значит привез литовских напитков, продуктов, и собрал из команды человек пятнадцать. Юра ответил: да, до сих пор помню, как выпил пару рюмок литовской настойки, голова трезвая – а встать, чтобы пойти, не могу. И мы так подумали: ё-мое, уже больше 40 лет прошло, а кажется, что недавно все было. Как время бежит...
Но я не парюсь по этому поводу, не ностальгирую, мне и сейчас интересно жить. Было – и было. Одного жалко: мы не молоды. А так, и сейчас время прекрасное. Если ты не нытик, не ханжа – то живи и радуйся. Некоторые плачут: мне не платят. А что ты сделал для того, чтобы тебе платили? Если ты работаешь на заводе и все зависит не от тебя, а от начальства – чего ж плакаться?

– Вы родились и провели детство в Тельшяе. Какой была ваша семья?
– Отец трагически погиб, когда мне было всего 7 лет. Он работал на самосвале, поднял кузов, осматривал что-то, лопнуло кольцо, удар по голове – и все. Это потом уже у самосвалов появились упоры. Для нашей семьи настало тяжкое время. Отец хорошо зарабатывал и не считал нужным, чтобы мама работала – она занималась воспитанием меня и младшей сестры. После гибели отца мама пошла работать, но получала каких-то 40-60 рублей. Смешные деньги. Я до четвертого класса ходил в школу в байковых штанах.
Интересно, что когда Союз развалился, стали возвращать собственность тем, кому она принадлежала до 1940 года, т.е. до аннексии Литвы СССР. Маме передали лес. Но она его продала: лесным хозяйством ей что ли заниматься? Знаю, что некоторым бывшим хозяевам в центре Вильнюса возвращали целые кварталы.
Родители мои спортом никогда не занимались, но мы жили в трехсот метрах от стадиона. Все пацаны летом играли в футбол, зимой – в хоккей. У меня в футбол хорошо получалось, поэтому уехал в спортшколу-интернат в Паневежис.

– Как люди из вашего окружения относились к советской власти?
– Детьми мы, конечно, ни о чем таком не думали и ничего не замечали. Но хорошо запомнилось, как в 1972 году юноша Ромас Каланта, выступавший против советского строя, прилюдно сжег себя. Даже в нашей школе-интернате кого-то исключили за антисоветские взгляды.

– Русский язык вы с детства учили?
– Да, по-моему с третьего класса школы. Поэтому, когда приехал в Минск, больших проблем с общением не было.

– Вы в Беларуси с 1975-го, уже 40 лет. Но акцент у вас остался.
– Он по-любому останется: литовский язык мягче русского. Точно также, если человек родился в Грузии и прожил там какое-то время, акцент у него останется навсегда.
В связи с моим произношением был даже такой любопытный случай. Я дал в газету объявление (не помню уже по поводу чего), мне поступил звонок, я ответил. После этого настала пауза секунд в пять и в телефонной трубке раздалось: "Людас Ионович, это вы?". Я офигел. Вообще незнакомый мне человек из Витебска сразу определил, кто с ним разговаривал.

– Когда вы перебрались в Минск, что вас удивило в жизни столицы БССР после Литвы?
– Очень многое. Я приехал в декабре, а здесь такие широченные улицы, ветер гуляет, метель – спрятаться не за что. Подумалось: "Ё-мое, куда я приехал". В Вильнюсе ведь улочки, как в старых европейских городах, узенькие. Удивило также, что в Беларуси все в шапках ходили. Поголовно. В Литве если и надевали шапку, то вроде спортивной – чтобы голову не надувало.
Еще покоробило следующее. Мы разместились в общежитии (одновременно в Минск перебрались я, Пудышев, Курненин, Алехин – нас четверых поселили в одной комнате) и пошли покушать в кафе "Весна". Я заказал селедку, поел, сложил приборы, заказал второе. Официантка забирает тарелку: а вы что больше кушать не будете? Думаю: ничего себе, она что, не понимает, что приборы поменять надо? Сегодня это в порядке вещей, а тогда меня отсутствие такой практики в Минске удивило.

– Как вы, футболисты высшей лиги, жили в 80-х в материальном плане?
– Если инженер получал 120 рублей, то у нас – у игроков основы "Динамо" – было 250. То есть нормально. Но по сравнению с тем, что происходило в других командах – в Киеве, Тбилиси, Москве... Став чемпионами в 1982-м, мы, наверное, не входили по деньгам даже в десятку первых команд.

– Сколько же тогда получали в Киеве и Москве?
– Для сравнения: там раз в год-два игроки получали автомобиль, который затем продавали за 30-40 тысяч. У нас машину игрокам давали раз в 3-5 лет. Вообще на выходе у тех, кто заканчивал карьеру, как правило было следующее: квартира плюс машина. Денег как таковых не было.

– После победы в 1982-м вы наверняка чувствовали себя народными героями.
– Самое интересное, что даже сейчас благодарят. В начале июня ездил в Берлин на финал Лиги чемпионов. На стадионе какой-то мужчина все смотрел на меня, а потом сказал: "Людас Ионович, спасибо за то, что вы так играли". Футболисты того "Динамо" остались у людей в доброй памяти. Когда сегодня смотришь, сколько людей ходят на футбол, становится грустно. Раньше средняя цифра болельщиков на стадионе составляла 30 тысяч.

– При выездах с командой за границу что вас больше всего поражало?
– Здесь надо отметить, что если другие команды выезжали на сборы в Испанию или еще куда, то у нас такого практически не было. Но если мы попадали за границу... Представьте: тебе 20-25 лет и после Советского Союза ты зашел в магазин и, как наши шутили, сошел с ума. Подавился слюной. Потому что увидел 20 метров колбас на прилавках и 40 метров сыров. А у нас дома все тогда было по знакомству или по блату. Нам, футболистам, помогало то, что мы были прикреплены к "столу заказов". Раза два в месяц мы приходили в магазин, где нам предлагали уже собранные пакеты с продуктами – грубо говоря, этот за 20 рублей, а другой за 25.

– С поступления в спортшколу и до окончания карьеры игрока в 1986-м у вас 15 лет ежедневно были двухразовые тренировки. И как сейчас здоровье?
– Как говорят: водка – сила, спорт – могила. Какое здоровье? До 55 лет еще держалось, а потом как посыпалось – ноги, колени. Был момент, когда за полтора года я сделал три операции на коленях. Когда играл, меня называли "железный", но с возрастом все сказалось.
Сейчас даже когда зовут поиграть в футбол – я опасаюсь. Самый травматичный вид спорта – ветеранский футбол. Столкнулся или упал – полетел или мениск, или колено, или связки. В футболе очень много движений, которые в жизни не используются, а связки и хрящи уже не те, что в молодости.
Если бы я со своим опытом вновь стал подростком и передо мной поставили выбор – футбол или иная стезя, – очень сильно задумался бы, нужен ли мне профессиональный спорт.
Это хорошо, что мы что-то выиграли, что люди нас благодарят, – это как бальзам на душу. Ну а если ты играл всю жизнь и занимал только 5-7 места? Тех, кто что-то выиграл – единицы. Даже по Беларуси посмотреть – БАТЭ, БАТЭ, БАТЭ. А что толку, если ты играл в условном "Гомеле"? Здоровье положил, а тебе никто даже спасибо не скажет.

– Когда Союз развалился, не было мысли в Литву вернуться?
– Нет. Во-первых, семья была здесь. Во-вторых, человеку хорошо там, где его знают и уважают. Хорошо, приехал бы в Литву, сказал: ребята, я чемпион Союза. Да им этот Союз до сиреневой лампочки.
У меня в стортшколе-интернате был тренер-организатор, который всю жизнь провел в спорте. Царство ему небесное. От него выходили хорошие футболисты, потому что он не мешал им развиваться. После чемпионства 82-го я поехал в спорткомитет Литвы, добился приема у его председателя, попросил сделать моего наставника заслуженным тренером Литовской ССР. "Да, да, Людас, да". А когда спустили бумагу исполнителям, они решили: нафига? Этот тренер сидит в 20-тысячном городке, а мы работаем в Вильнюсе и мы такого звания не имеем. Короче, не дали ему заслуженного. А жил бы он в Беларуси, проблем не было бы.

– В 1991-м вы вышли из КПСС. Как это произошло?
– Когда закончил карьеру игрока, то понимал, что нужно идти продолжать тренером. А без корки члена компартии это было невозможно. Короче, меня приняли. А в 1991-м начался путч. По телику показывали, как сидит это ГКЧП, как людей давят танками. Я пришел в Минский городской комитет партии и положил партбилет на стол. Мне сказали: Людас, ты публичный человек, подумай, может еще уладится, ты пожалеешь. Я ответил: чего жалеть – вы посмотрите, ваша партия людей давит, вы прете против своего народа, что уладится?

– Примерно в тоже время вы бизнесом занялись?
– Ну как занялся – вынужден был заняться. Сын уже подрастал, я вернулся из брестского "Динамо", которое успешно тренировал, в Минск, стал искать работу. А тогдашний руководитель БФСО "Динамо" не взял меня даже в футбольную школу. Почему – у него надо спросить.
Хорошо, что Евгений Шунтов поговорил с руководством футбольной школы "Смена", куда меня пригласили. Я тогда понял: семью нужно кормить, а у меня в футболе могут быть проблемы. Знакомый, потомственный торгаш, предложил: давай работать вместе – у тебя имя, у меня связи. Вот и начали что-то делать.

– Купи-продай?
– Поначалу это, потом были средства связи, потом много чего было. Столкновение с рэкетом? Никому ничего не платил. Были те, кто хотел наехать, но были и те, кто хотел защитить.
Сейчас есть маленькая аптека. Семейный бизнес, как говорят на Западе. Работает 3-5 человек, на большее не замахиваемся, поскольку с моей работой в футболе (бывшей и, надеюсь, будущей) это сделать трудно.

– Вам пришлось поработать в футболе с несколькими крупными бизнесменами. Первым их них был Хвастович, при котором вы возглавляли "Динамо-93". Чем он вам запомнился?
– Наверное, это был единственный руководитель, который никогда не вмешивался в работу команды. Если что-то требовалось, отвечал: несите мне смету. Многих, конечно, коробило, когда он говорил "мне без разницы кого продавать – картошку или футболистов". Союз ведь только развалился. Но работать с ним было нормально. Хоть человек своеобразный – никогда не показывал тебе, что думает.
Хвастовича подкосили трасферы Ясковича и Качуро, за которые он не получил денег. И хотя он всем остался должен, зла на него я не держу.

– А последним, с кем вы работали, стал литовский бизнесмен Романов. В прошлом году он получил политическое убежище в России. Видимо, дела у него совсем плохи.
– У богатых людей дела плохо обстоять не могут. Они просто становятся менее публичными. Если человек богатый – значит умный. А если умный, то он позаботится о том, чтобы что-то иметь на черный день. Поэтому Романов сейчас просто непубличный человек. Связей с ним я не поддерживаю.

– Правда ли, что при Романове у футболистов МТЗ-РИПО, где вы работали директором, были невероятные зарплаты?
– Были, да.

– По сколько получали?
– Если в некоторых командах игроки получали 600-800, ну 1000 долларов, то Романов мог платить 10-15 тысяч. А в "Каунасе" он вообще платил лидерам по 15-20 тысяч евро. Одно было плохо – с деньгами случались перебои. Но вообще Романову нужно спасибо сказать.
Было несколько периодов, когда белорусский футбол значительно прибавлял в деньгах. Сначала сильно подняли зарплаты в Мозырском МПКЦ, когда туда пришел тренировать Юревич, потом в МТЗ-РИПО. Остальным пришлось подтягиваться до этих лидеров.
Сегодня, насколько я знаю, хорошие деньги платят в БАТЭ (потому что зарабатывают), и у Юрия Саныча Чижа в "Динамо". Да он много требует, но ведь люди получают приличные деньги. Эти две команды по материально-техническому и финансовому аспекту в нашем чемпионате словно с другой планеты.

– Вы уже много лет без тренерской работы. Почему?
– Я думаю, ответ здесь очень простой. Фактически все клубы кроме "Динамо" и "БАТЭ" – государственные. Там директорами работают те же наемные люди, которые думают: а зачем мне брать Румбутиса, если он может быть и тренером, и директором, и у него есть свое мнение?
У меня за полгода было два предложения, и оба – не из Беларуси. А уезжать я не хочу. Хотя одно из предложений поступило из команды, которой летом участвовать в еврокубках.

– Сегодня часто бываете в Литве?
– Примерно раз в месяц. В прошлом году маму похоронил, поэтому езжу уже не так чато.

– Чем, на ваш взгляд, белорусы отличаются от литовцев?
– Тем, что и поляк от белоруса, – нет царя в голове. Это у белорусов, россиян все время царь в голове. У литовцев такого нет.

– Как считаете: справедливо ли, что Вильнюс по решению Сталина отошел к Литве, а не к Беларуси?
– Не знаю. Но я могу сказать, что было несправедливым: что с 1939 по 1953 года из Литвы было департировано и попало в заключение около 400 тысяч человек, при всем населении страны в два миллиона.

– Говорят белорусам не хватает здорового национализма. Например, тот же родной язык стоило бы больше поддерживать. Что вы думаете по этому поводу?
– Когда меня, молодого, пригласили в Минск, я поначалу отказывался. Сказал: я ж белорусского языка не знаю! На меня посмотрели с удивлением: ты что, совсем долбанутый, там же на русском говорят. Когда приехал, то увидел – действительно на русском. А мне вельмі падабаеца беларуская мова. Белорусский язык настолько красивый! Не знаю, может, живя вместе с Россией, у вас чувство уважения к своей нации притупилось. Но я думаю, со временем оно должно вернуться. Потому что если человек не знает своего родного языка... это не есть хорошо. Чем быстрее белорусский язык вернется в обиход, тем быстрее вернется осознание того, что нужно уважать и любить свою Беларусь.

Очень уважаю людей, которые в компаниях разговаривают по-белорусски, слушают собеседника на русском, а сами продолжают отвечать на родном языке. Они не боятся показать свою белорусскость, свои белорусские корни. И если говорить пафосно, то они несут беларускую мову и белорусскую идею в массы. Мне это очень нравится.
Я в восторге когда реклама на телевидении на белорусском. Когда смотрю передачу на белорусском, то пытаюсь уловить все слова.

– Людас Ионович, чего вам сегодня больше всего хочется?
– Чтобы не было вспышек насилия, как сейчас это происходит на Украине. Потому что это совсем рядом. Потому что это только начало, и никто не знает, чем все закончится.
Когда жил на Немиге, то регулярно заходил в церковь, где просил: Боженька, дай всем ума и здоровья. Эти слова могу повторить и сейчас.